В середине ноября стало известно, что городские власти выделили 63 млн рублей на реконструкцию набережной реки Карповки — это произошло благодаря группе инициативных горожан «Друзья Карповки». Одна из координаторок этой группы — Оля Мнишко — со-создательница и координаторка «Велосипедизации Петербурга», фестиваля «Живые улицы» и образовательного проекта «Право на воду».
Шесть лет назад Оля начала проект по велосипедизации и встала у истоков активизма в Санкт-Петербурге и России. Все эти годы она показывает, что один человек может менять город вокруг только своими силами. «Луна» встретилась с Олей и поговорила о том, как всё начиналось, что не так с активистами и когда Невский станет пешеходным.
Ты родилась в Питере, росла на Большевиков в 90-е годы. Застала ли ту дичь, которая происходила на окраинах?
Это же просто детство, и я никогда не тусовалась на районе. До пятого класса я ходила на продлёнку, потому что была крошечной и не доставала в лифте до кнопки седьмого этажа. Потом, после пятого класса, мы с девчонками созванивались и уезжали в центр. Я никого не знала из местных подростков, и жалею об этом. Если бы можно было повернуть время вспять, то я бы пила пиво, гуляла.
Я была вне контекста, который там происходил. Это классно, потому что я сразу попала внутрь городского движения, но в то же время грустно.
С 15 лет я работала — раздавала флаеры в «Дино-парке» на Пушкинской. Там тусовалась с реперами-скейтерами, которые катались возле ТЮЗа. Когда заканчивала с листовками, мы отдыхали на улице или в торговом центре.
А где училась?
В Политехе. Хотела пойти на инженера-строителя, но не прошла. Мне сказали: «Да какая разница, инженер и инженер, пойди на технолога, там точно возьмут».
Это 2008–2011 годы. На третьем курсе я бросила универ. Возвращалась в него четыре раза, но так и не смогла доучиться, потому что это было мучением.
Где-то там появилась «Велосипедизация»?
Да, сначала появилась работа в «Кофейной Кантате», магазине кофе и чая. Но она забирала всё свободное время, поэтому я забросила учёбу. Два года: долго, весело, но я бы переиграла — бесполезно.
В какой-то момент стало скучно в магазине, и я пошла на курсы по созданию социального проекта, которые делала Юля Титова (сейчас Кулешова — основательница благотворительного магазина «Спасибо»). Там я познакомилась с Женей Сафроновым: он прописывал такой же проект, как и мой, поэтому мы объединились. Женя стратег, но интроверт, ему было сложно взаимодействовать с людьми. А мне, наоборот, легко — мы сработались, нашли точки соприкосновения, усилили друг друга и стали делать «Велосипедизацию».
Когда мы делали первые кинопоказы про велосипедизацию, появилась Даша Табачникова и попросилась в проект. Мы сказали: «У нас проекта-то нет, но давай». Тогда сложилась идеальная команда. Даша — дипломат и коммуникатор, у неё эмоции не настолько ярко выражены, как у меня. А я делала мероприятия, мне нравилось общаться с партнёрами.
Интересно, что мы все оказались в нужное время в нужном месте, ещё и познакомились, сошлись. Я тогда пыталась вернуться в универ, Женя делал секонд-хенды, а Даша работала в Леонтьевском центре. Мы были людьми с разных планет, и вдруг у нас нашлось что-то общее.
Это было очень здорово, начало активизма в России. Туда приходили умные люди, которые поездили по Европе и решили, что хотят по-другому. Появилась практика общественных проектов. Мне кажется, что появлялись люди, которые… Сейчас я их не вижу в лидерах сообществ.
Как вы пришли к тому, что сейчас в городе стали появляться велополосы? Каких побед вы добились с 2011 года? И что сейчас происходит?
Мы первым начали создавать запрос на велосипедную инфраструктуру в городе. До нас был «Велопитер», который развивал туристическую историю за городом.
Первая и очень важная победа за это время — перевод и публикация Presto, серии материалов по проектированию велоструктуры в городах. Вторая — нам удалось победить стереотип, что велосипед — это спорт. Людей, которые катаются по городу, перестали воспринимать как фриков. Третья — мы сделали серию роликов о том, как безопасно и правильно ездить по городу. Мне кажется, очень важно образовывать людей, это помогает формировать и расширять сообщество. Четвёртая победа, наверно, в том, что мы делаем регулярные события, которые привлекают внимание к теме велосипедизации города. В 2014–2015 годах мы делали образовательные конференции, куда приглашали экспертов и активистов из других городов России.
И главное, год назад Дашу позвали работать советником Албина в ГЦУП[note]Городской центр управления парковками Санкт-Петербурга — подведомство Комитета по развитию транспортной инфраструктуры[/note]. Там образовался целый отдел, который занимается развитием вело- и пешеходной среды. Когда они решают, куда прокладывать новые велодорожки, зовут нас на совещания. Но сейчас мы меньше с ними контактируем, там ведь работает Даша. У неё в команде есть два классных человека, но система ломает всех, даже адекватных. Поэтому нам важно сохранить «Велосипедизацию» независимой, чтобы мы могли критиковать эту власть.
Сейчас основной акцент сделан на повышении качества — чтобы были отдельные велодорожки, а не велополосы. Ещё есть вопрос развития сети: если отдельная дорожка идёт по Фонтанке и ни с чем не связана, то смысла в ней мало. Поэтому задача в будущем — развивать сеть, чтобы каждый мог безопасно проехать из точки в точку. И город это тоже понимает.
Можно ли сказать, что велополос не было, потому что ими никто не занимался?
В том числе. Если бы нас не было, то волна велосипедизации докатилась бы лет через десять. Активное сообщество стимулирует власть. Когда возникают какие-то обсуждения, события, письма, жалобы, то город обязан реагировать: администрация обслуживает местных жителей.
В таком случае, какие у нас шансы в ближайшие несколько лет увидеть пешеходный Невский по выходным?
Велика вероятность.
Такого не происходило только потому, что никто этим не занимался?
Да, были вбросы в 2015 году, но тогда это не получило поддержки со стороны горожан, поэтому всё просто замяли и не стали делать.
А сейчас администрация боится конфликтов с горожанами. У нас и так куча проблемных мест. Например, парки, которые пытаются застроить, как Интернационалистов или на Смоленке. Поэтому дополнительная тема, которая вызовет новый конфликт, никому не нужна. Если есть поддержка со стороны горожан, то администрация рискнёт сделать тестовый, неформальный проект. Поэтому нужна поддержка.
Хочу уточнить. Ты что-то сказала про лидеров-активистов, про лидеров комьюнити. Что с ними не так?
Когда люди становятся фулл-тайм активистами, их картина сужается до тех проблем, которыми они занимаются, а круг общения — до тех людей, с которыми они работают: жители, депутаты ЗакСа, коллеги. Получается, что человек находится в одной замкнутой сфере. Поэтому круто, когда есть нормальная жизнь, которая позволяет видеть срез: что вообще происходит в этом мире.
Мне кажется, так везде. Если человек работает в кино, то его сфера — киношники.
Да, но киношники не делают общественное благо. А активисты говорят: «Мы делаем общественное благо для всех горожан!» А что они знают про них? Они с ними в бытовой жизни взаимодействуют? Или они сидят сверху: «Мы тут знаем, как делать всё хорошее и уничтожить всё плохое». И кажется, что активистам иногда не хватает понимания плохого и хорошего, и на что есть запрос.
Фулл-тайм активисты — люди, которые зарабатывают этим?
Выходит, что да. Которые думают, как на этом зарабатывать. Ищут гранты или субсидии, партнёров, спонсоров, участвуют в каких-то конкурсах. Это нормальная история, так по всему миру работает.
А ты можешь с этого получить денег на квартиру, на еду?
В России сложно быть активистом. Не факт, что у тебя будет зарплата в следующем месяце, приходится постоянно об этом думать.
В Европе можешь. У них сильно развиты регулярные донаты. Плюс там часто фонды или компании спонсируют деятельность организаций. Поэтому активисты в Европе получают такую же зарплату, как менеджер в банке, а в России — нет. Иностранные фонды не работают у нас, гранты получать сложно, система ежемесячных пожертвований не развита.
Насколько жива сейчас активистская тусовка в России? Что ты можешь про неё сказать?
Живее всех живых: много людей приходит в активизм, появляются новые проекты. Я всегда радуюсь, когда появляется свежая кровь: «Ура, мы не сумасшедшие, есть новые люди, которые говорят то же самое». Плюс появляются ребята в существующих проектах.
Пример «Друзей Карповки» как раз про это. Вся наша команда — это люди, у которых есть другая занятость. А ещё в «Карповку» пришли три школьника, которые живут рядом. Говорят, хотят быть причастными к чему-то, что останется после них.
Зачем был фестиваль «Сегодня можно», что такое «Друзья Карповки» и как это устроено?
«Друзья Карповки» — проект реконструкции набережной реки Карповки. Вообще, в городе есть программа развития пешеходного пространства. Когда туда включили Карповку как один из приоритетных проектов, мы взяли концепцию и решили ее доработать. Для этого провели исследования и разные активности вроде фестиваля «Сегодня Можно».
Его мы сделали, чтобы рассказать горожанам, что есть такой проект, что он открыт, любой может принять участие, можно высказывать свои сомнения, критику, а мы её услышим. Что это концепция, которая основана на исследовании, на общении с жителями, на контексте. Но это трансформируется, и на это можно влиять.
Проект реконструкции набережной реки Карповки
Но цель всех этих проектов — не сделать Карповку. Цель — создать гражданское общество, где люди будут чувствовать ответственность за город. И в «Карповке» через фестивали, встречи, мастерскую получается донести идею, что это наш город и в нём можно что-то делать.
Сейчас в «Друзьях» 36 человек, но актив пока не сформирован. Там я всё делаю максимально горизонтально, чтобы, когда человек уходил, команда не разваливалась.
Очень хочется, чтобы все чувствовали ответственность, знали, что имеют право высказываться, и не ждали указаний, а сами решали, что, как и в какой последовательности делать. Кажется, получается. Уже есть люди, которые что-то предлагают, ведут резюме встреч и делают дофига всего. Это круто, потому что я чувствую, что со мной есть ещё пять сумасшедших, которые тоже тянут на себе этот груз. Но посмотрим, как это будет работать через год.
Какие цели на Карповку, какие победы?
Мне кажется, победа — это собрать команду. Найти единомышленников, которые готовы идти рука об руку и брать на себя ответственность. Это большая задача, важная. Поэтому сейчас основная победа — люди, которые стали частью команды. Еще победа — вовлекать в процесс создания какого-то проекта. Собственно, с Карповкой это получается — обычные жители неравнодушны. Они приходят, высказывают позицию, помогают.
Но главное — благодаря активности, которая была вокруг Карповки: фестивалю, сюжетам в СМИ, взаимодействию с жителями, произошло так, что на неё выделили деньги. Одно дело — быть в списке 20 лет и не получать финансирование, а другое — 63 млн рублей, которые выделят в 2019 году.
А насколько администрация открыта к диалогу?
Мне сложно сказать. Когда находишься внутри этой системы и знаешь заходы в неё — попроще. Но когда новые активисты начинают бомбить письмами районную администрацию, те довольно легко идут на контакт. Не знаю, делают ли что-то после этого, но диалог есть.
С городской администрацией без крупных общественных кампаний контакт сложно установить. Но это ещё зависит от комитетов: есть те, которые пытаются взаимодействовать с горожанами, а есть совершенно закрытые.
С чем это связано?
С кадрами.
Они обновляются сейчас?
Да, обновляются. Появляются молодые специалисты, которые влияют на общий путь развития. Это классно, им уже не нужно объяснять какие-то вещи, которые до этого приходилось объяснять людям из СССР. Конечно, система обновится через 20 лет. Но невозможно ждать, мы же тоже не молодеем. Нам тоже хочется пожить в безопасном, классном и доступном городе.
Как много ты вообще взаимодействуешь с властью?
Ну, сейчас пытаюсь поменьше.
Почему?
Любая власть использует тебя в своих интересах, манипулирует тобой. Поэтому нужно понимать: то, что ты делаешь, в какой-то момент приватизирует власть.
Часто ли приходится идти на компромиссы?
Бесконечно, но это не только вопрос власти, но и взаимодействия внутри команды.
Я конкретизирую: только с властью.
С властью, да, конечно.
Не боишься проснуться человеком, который слишком много раз пошёл на компромисс?
Боюсь, конечно, боюсь. Поэтому тут нужно понимать свой внутренний стержень: кто ты, куда ты идёшь. Где тот край или черта, которые ты не готов переступить. Помнить о главной цели — зачем ты это делаешь.
Иногда можно пойти на компромисс, который не очень сталкивается с ценностями, но позволяет достичь цели гораздо быстрее. Ведь благо получаешь не только ты, но и люди, которые тебя поддерживают. Поэтому иногда приходится идти на сделку с дьяволом и с совестью. Это очень сложно, психологически какой-то ад. Ругаешь себя: «Блин, неужели я не мог найти другого ресурса».
А есть ли он? Мы с Олей Поляковой много обсуждали это в последнее время. Она утверждает, что всегда есть другие ресурсы, что их конечность иллюзорна, и на самом деле их много. Но для меня ресурс — это время. Сколько я готова потратить на реализацию какого-то проекта или идеи. Когда понимаешь, что есть год, то время на поиск ресурсов становится ключевым фактором. Хочется идти быстрым путём. Это как «Умницы и умники», помните? Были три дорожки: зелёная, жёлтая и красная. Так же и здесь.