Деньги, череп, деревянный член. Чем запомнилась наша первая работа

Это сейчас мы все с вами большие специалисты. Ну ладно, не все. Сидим на своих уютных рабочих местах и получаем огромную зарплату. Ну, не все. Иногда общаемся с коллегами, устраиваем кофе-брейки и считаем в Твиттере дни до пятницы (или пенсии). А ведь наш трудовой путь начинался совершенно на другой работе. И там, в силу неопытности/везучести/вселенского заговора, случалось что-то из ряда вон.

Сегодня «Луна» собрала для вас несколько историй о том, чем нам так сильно запомнилась наша первая работа, за которую – неслыханное дело! – ещё и заплатили.

Максим:

Было мне шестнадцать лет. Я работал на автомойке. Помнится, выдалась трудная ночная смена. Машин было много, накануне поссорился с девушкой. Нормальная, в общем, ночь. Часам к четырём машин становилось меньше, и можно было поспать. Минут 20-40. Ибо какой-нибудь ночной покатун обязательно заедет именно в твой бокс, когда ты будешь спать. Смена близилась к концу. Пальцы на ногах ныли от разъедающей всё сущее пены, голова гудела. Осталась последняя машина. Белый «Мерседес» очень просто одетого, и, вместе с тем, очень представительного пожилого кавказца. Из того числа, у которых мудрость из глаз сочится.

Работа не ладилась. Разумеется, напенил машину, пену сбил, коврики вычистил. Но проклятые подтёки никак не исчезали. Только очищал от них одну половину машины и шёл к другой, как в том же месте, которое я протёр, снова возникал подтёк. Кавказец задумчиво курил рядом с боксом и поглядывал на меня. Я закончил устранять косяки работы за 20 минут (а это очень много, можно было ещё одну машину помыть). Но кавказец был невозмутим. Он подошёл ко мне, заглянул в глаза и сказал – «Уходи из этого места, парень. Это не твоё. Это не твоё место».

И я пошёл его искать. Забрёл на кафедру журналистики, защитил диплом. Сейчас жизнерадостно вещаю всему городу на «Европе Плюс». Кажется, это моё место.

Тимофей:

Где-то в середине девяностых, когда я учился в девятом классе, пошёл на стройку помогать отцу. Даже что-то заработал.  Особенно сильно запомнил, как стаскивал по лестнице с пятого на первый этаж старые унитазы, из которых капало говно. Унитазы были в полной обвязке – труба, бачок. Можно было себя почувствовать Джоном Рэмбо. Говённым таким Джоном Рэмбо.

Марина:

В четырнадцать лет в 2008 году я устроилась на лето в редакцию газеты «Вечерний N» на должность с монструозным названием «помощник делопроизводителя». И лучшую подругу утянула с собой.

Шло лето. Газета активно пиарила свою новую льготную подписку для пенсионеров. И вот отделу рекламы пришла изумительная идея: раз нагнали кучу школьников, которым особо нечего делать, можно оснастить ими пункты, на которых велась эта подписка. Это были администрации районов и магазин, где обналичивали всякие пенсионные карточки на рыбу (есть у меня на родине такая фича).

Нашей задачей было раздавать листовки на входе и уговаривать стариканов оформить подписку. Получалось плохо. Листовки представляли собой листы обычной принтерной бумаги формата А5, на которой двенадцатым кеглем была набрана краткая история газеты. Даже для провинциального города почти десятилетней давности это было страшной дикостью. Бабульки читали этот пафосный текст и пытались вручить листовки обратно нам. В том самом магазине, куда нас сперва направили, несмотря на обилие ЦА, рад нам был только местный бомж, регулярно забиравший часть этой макулатуры для использования по прямому назначению.

Потом нас стали отправлять по районным администрациям (всего их в городе три). Вокруг первой мы гуляли до тех пор, пока не приехал какой-то взволнованный человек на джипе с мигалками и, заехав на пешеходную зону, сказал, чтобы мы раздавали листовки где-нибудь в другом месте. Мы обиделись и раздали эти бумажки торговцам на местном вещевом рынке. Они тоже брали их пачками. Видимо, тоже по назначению.

Во второй администрации нам сразу сказали, что тут ходить нельзя, поэтому мы должны походить где-нибудь ещё. Мы ходили по пустым утренним улицам, периодически разбрасывали листовки по урнам.

До третьей администрации мы не добрались. Маме надоели наши жалобы, и она быстро организовала служебное расследование. Оказалось, бюджет на листовки был адски попилен, а наши раздачи никто и не думал согласовывать. Начальница рекламного отдела была со скандалом уволена, а мы осели в офисе, перепечатывали какие-то архивы и однажды нашли карточку когда-то там работавшего сотрудника по фамилии Ыунапу.

Валерия:

В юношестве я рисовала экраны сайта для одного крупного заказчика, на которого вышла благодаря школьному конкурсу. Он делал какую-то социальную сеть с упором на фотографию, и ему нужен был дизайн этого самого сайта. Заработала я невероятно много. До сих пор это самая большая сумма, которую я получала за раз.

На большую часть этих денег мои родители купили огромный плоский телевизор. Немного обидно.

Александр:

Где-то после восьмого класса я решил за лето подкопить денег на собственные нужды. И единственным вариантом оказалась должность «кустострига», которую любезно предоставлял местный ЖЭК. Или ЖКХ. Или собес. Я до сих пор не знаю, что из себя в точности представляла эта контора.

Но суть была в следующем: берется мешок школьников, которым нечего делать на каникулах, оснащается (читай: приносит из дома) топорами/пилами/секаторами и вырубает молодую поросль в центральном парке моего горячо (не)любимого городишки. Платить обещали немного, но тогда для меня это было ого-го. Я даже трудовую завел ради этого, правда, потерял ее потом.

А история была такая. В один прекрасный день, оскверняя природу своими погаными инструментами, мы под одним кустом нашли член. Обычный такой член, заботливо выструганный чьими-то умелыми руками из цельного куска древесины. Со всеми анатомическими подробностями. Мы посмеялись, покидали его друг в друга. А потом это заметила тетка, которая нас контролировала, и забрала его себе. Надеюсь, выкинула.

Возможно, дело было в Химках

Елена:

Это даже не про работу, а про стажировку в одной крупной московской компании. Я там практиковалась в HR в течение месяца. А в один день пришла большая начальница и кинула клич – нарисовать пригласительные на свадьбу. Разумеется, ни у кого на компьютерах специализированных программ не было. И я решила сделать это в Microsoft Visio – программе для построения графиков, схем и всякого такого. Получилось. Начальница одобрила. На мою карту потом упало на десять тысяч больше, чем должно было.

Виктория:

Когда мне было четырнадцать, я устроилась работать уборщицей в музей моего родного провинциального городка, где заведующим был мой дед. Музей представлял собой нечто пафосно-жалкое: на витринах рядом с останками войны и трудового подвига советского народа красовались щи выгребших на волне развала державы ростовщиков и бандитов. Это было постыдным фактом, без которого не могло существовать почти ни одно культурное учреждение в забытом богами провинциальном городке.

Дед мой нес это бремя с честью, и работать с ним всегда было сплошным удовольствием, как и всегда, если сотрудничаешь с умным человеком — а я потом не раз обращалась к его помощи, когда работала журналистом на местном ТВ: он был отличным историком. Но тогда мне было четырнадцать, я была уборщицей в музее, а дед мой, как водится у истинных историков, хранил свои тайны в секретных стеллажах.

Тайны были очень разные: от бутылочки редкого домашнего вина (как уроженец южной Бессарабии, я любовь к таковому впитала с молоком матери) до жертвоприношений от местных жителей, раскопавших нечаянно в яме для артезианской скважины какие-нибудь СОКРОВИЩА. Однажды такое сокровище оказалось кинжалом бронзового века стоимостью около 10 тысяч евро – а на вид просто стрёмный обломок металла, надо же. Нет, я не собиралась обокрасть музей или выпить весь дедов алкоголь – мною двигало простое подростковое любопытство, когда, убирая его кабинет, я заглядывала ещё и в запретные стеллажи, чтоб обмахнуть с их внутренностей запретную пыль, конечно же.

И вот однажды открываю я в предвкушении дверцу, а оттуда на меня пялится череп! Самый настоящий. Если вы держали в руках человеческие останки – вы поймёте. Настоящий костяной череп — верхняя половина, без нижней челюсти. Естественно, я сперла его домой. Дед так и не замечал пропажи ещё довольно долгое время. Потом меня заела совесть, я вернула череп на место, набралась смелости и спросила: почему эта штука лежит на полках?

История у черепа оказалась потрясающая. Он принадлежит половецкой девочке, которая жила примерно тысячу лет назад. Она была найдена в ходе археологических раскопок в моём городе — точнее, её половина: вторую половину сварили и съели. Был у половцев такой милый обычай в честь какого-то божества. Найденную половину скелета передали в музей, тогда находившийся ещё при школе. Это было в шестидесятые.

И с того же дня у моего деда начались сильные недомогания. Тошнило, кружилась и болела голова, был нарушен сон – так продолжалось пару дней, пока, подчиняясь неведомому наитию, дед не выкинул все кости, кроме верхней части черепа, в омут, образовавшийся из ямы под фундамент многоэтажки. Недомогания сразу кончились.

А ведь дед умер атеистом.

Сейчас череп в том же музее. На него наклеили инвентарный номер, и никто не знает его — её — историю.

Истории собирал Виталий Балашов