«Папа, мы расстались».
Папа вёл машину. Дороги были плохие. Приходилось объезжать ямы в темноте, гадая, какая сторона асфальтового покрытия лучше. Я просто смотрела в темноту. Папа молчал. Он услышал меня? Может, он переживает и не может сказать ни слова, хочет обнять меня и плакать вместе?
«Папа, я нормально себя чувствую, честно. Я много думала, и по-другому сделать было уже нельзя».
Машина на встречной полосе осветила его лицо, когда он сказал:
— А ты уверена, что тебя кто-нибудь так ещё полюбит? Уверена, что сама полюбишь?
Кажется, мы в тот вечер очень мало сказали друг другу. Папе понадобилось много месяцев, чтобы спросить меня, как я себя чувствую, и поддержать мой выбор.
«Ты уверена, что тебя кто-то ещё полюбит?» Такой вопрос очень легко селится в ментальном пространстве девушки, которая пытается разобраться с огромным количеством эмоционально непереработанного вторсырья. Почему мы расстались? Могла ли я что-то изменить? Что я чувствую? Что чувствует мой бывший партнёр или партнёрша? И главное, кого мне стоит винить? В культуре, где привилегированными и нормативными считаются парные моногамные отношения, найти и почувствовать легитимность своего желания эту пару разорвать, разобрать по кусочкам, казалось почти неподъёмной задачей.
«Ты уверена, что тебя кто-то ещё полюбит?» — звенело в голове каждый раз, когда я не могла справиться с весом догоняющих меня воспоминаний. Я сопротивлялась этому вопросу, повторяла себе, что любовь многообразна и мне не стоит пытаться найти «такую же любовь», но, как все голоса, выращенные в патриархальной культуре, этот голос нашёл своё место в моём теле. Приходилось признаться: «Нет, не уверена».
А что я в принципе знала о расставании, прожив много лет с партнёром, который был моим первым бойфрендом? У меня не было опыта ни свиданий, ни расставаний. Литература, как и кино, предлагали множество сценариев, как влюбиться: нечаянно разлить кофе друг на друга, прийти на вечеринку подруги, сопротивляться многовековой родительской ненависти к семье молодого человека. Но ни одна из прочитанных книг или просмотренных фильмов не подсказывали мне, через какие переживания может проходить девушка, осознающая необходимость быть одной.
Я искала сюжеты моральных и физических переживаний, поиска легитимности своего решения, поиска поддержки и оздоровления после стресса, но масс-культура, как и школьная классическая литература, мне ничего не предлагали. Музыкальные композиции же, напротив, фетишизировали страдание и боль, не давая понять, откуда эти страдания берутся и есть ли смысл винить кого-либо в распаде пары.
Как любая инфраструктура, парность и её важность в повседневных практиках осознаётся через поломку. Приходится учится спать в одиночестве, проверять почту с мыслью, что сообщений от одного человека ты точно не получишь, идти к доктору самостоятельно, готовить на одного человека. Всё это, конечно, необязательно, если есть поддержка друзей. Но что, если её нет?
В один из вечеров я перелистывала страницы социологических журналов о семье, любви, сексуальности, гендере. Одна статья запомнилась мне особенно. В ней говорилось, что мужчины тяжелее переживают расставание. Будучи воспитанными в эмоциональной блокаде, не обладая навыками работать со своими эмоциями, их выражать и очень часто не обладая крепкой сетью дружеских, неромантических связей, мужчины после расставания остаются одни, абсолютно безоружные. Патриархат их подвёл. Обещал опыт мужской силы и власти, а оказалось, что в ситуации распада отношений от этой силы и власти толку мало.
Были и другие интересные находки. Женщины оказываются в большинстве случаев инициаторами разрывов и разводов. Такая же статистика по России, где 69% разводов инициированы женщинами. Авторы исследований по всему миру говорят примерно одно и то же. Женщины менее удовлетворены браком и длительными отношениями, поэтому и инициируют решения по их разрыву. Что неудивительно. Забота по дому и детям до сих пор лежит на плечах женщины, пока в сознании общества выживает идея о мужчине как кормильце и главе семьи. Брак, зарегистрированный или нет, всё ещё остаётся институтом угнетения женщины, и угнетения этого они избегают через расставание.
Если расставание — это такой феминистский и эмансипаторный шаг, почему же он сопровождается неподъёмным количеством вины и боли? Женщина — инициатор расставания носит на себе клеймо. «Оставила хорошего парня, дура». «Недостаточно поработала над отношениями». «Обещала, что будет писать даже после расставания, но передумала». Что бы эта женщины ни выбрала для своего здоровья и счастья, она сама откопает в себе заснувшие голоса родителей, старых знакомых или соседей, осуждающих её выбор и решение быть одной. Женщина предстаёт в этом обществе как плохая мебель из Икеи: если винтики вкручены уже один раз, лучше по-новому мебель не пересобирать, а выкинуть и купить новую. Дырявость как будто обязательное состояние, сопровождающее отказ от созависимых моногамных отношений.
Почему вместо или вместе с празднованием любви, так идеологизированной и фетишизированной, мы не празднуем решения о расставании, не празднуем независимость и одиночество, не празднуем дружбу или случайный, но очень запоминающийся секс? В этот день мы могли бы давать бесплатные воркшопы «Что говорить другу или подруге, которые недавно расстались», читать вслух в метро «Как перестать думать о расставании как провале и неудаче», дарить друг другу открытки «Есть так много видов любви, романтическая — только один из них. Наслаждайся поисками», дарили бы торты с надписью «Быть одной классно». Полгода назад я бы обязательно подарила себе такую открытку. Попросила бы папу обнять меня и признать, что искать «такую же любовь» необязательно, и моя ценность не зависит от оценки меня потенциальным партнёром на романтическом рынке. Я бы пожелала партнёру обратиться за помощью к друзьям. А себе — пересобирать всё, что казалось разбитым или дырявым, и находить красоту в этом новом ремесле.
Анастасия Головнёва