Веб-комикс в жанре магического реализма, и уж тем более в новом и необычном сеттинге появляется в мире едва ли не реже, чем комета Галлея на ночном небе. Петербургская художница Альфина, автор комикса «Полный пока» и знаменитого мема «Это Питер, детка» (а также сотрудница студии Ice-Pick Lodge, которая работает сейчас над римейком игры «Мор.Утопия») запустила новый веб-комикс «Маревый мир». В этом комиксе у рыб есть ноги, а у людей — огромные диалоги, и это правда.
Комикс рассказывает о городе под названием Ойкерон, страдающем от нашествия огромных летающих рыб. Рыба прилетают из Маревого мира — совершенно непонятного места, о котором никто ничего не знает. Сеттинг действительно необычен: тут живут люди с жабрами, крыльями и хелицерами, а дома строят на скорую руку, потому что их всё равно уничтожат рыбы.
«В «Маревом мире» я собрала всё лучшее, что умею: смешные шутки из стрип-комиксов, лихие сюжетные повороты из книг, более глубокомысленные и лиричные темы из совсем ранних потугов», — пишет Альфина на сайте.
На сайте «Маревого мира» сейчас доступен десятистраничный пролог. Стрипы будут выкладываться по понедельникам и четвергам. А «Луна» поговорила с Альфиной о процессе создания комикса, Дэвиде Линче, магическом реализме и летающих рыбах.
— Это очень крутой и необычный сеттинг, и всегда интересно, как подобные идеи возникают в голове. Расскажи!
У меня папа — рыболов. Сейчас уже в качестве хобби, а в голодные девяностые, на которые пришлось моё детство и которые были для нашей семьи голодными во вполне прямом смысле, его добыча была частью пропитания.
Папа часто привозил домой рыбу — промороженную и ещё живую, она оттаивала и начинала прыгать или даже плавать в ванне. У меня это не укладывалось в голове, ведь для меня эта рыба была уже мёртвой. Её уже поймали, подцепили крючком, ударили по голове специальной колотушкой для оглушения. А потом ещё и заморозили до костей. А она прыгает. Какое право она имеет прыгать?
В общем, рыба — одно из самых странных и страшных существ, что я видела, у рыбы немигающие глаза, боковая линия вместо зрения и слуха, а ещё она не чувствует боли в привычном нам понимании.
Примерно из таких же копилок приходят и остальные образы.
— Рыбы — вообще странные твари, согласен. А главная героиня – та самая девочка, которая не попала в Кадетский корпус? Расскажи о её характере.
Повествование многофигурное, и назвать одного героя главным мне трудно. В центре истории и девочка, и мальчик, и некоторые другие герои, которых пока что вовсе не было.
А с характерами этих двоих история вышла забавная. Есть такое клише: если в центре повествования пара из мужчины и женщины, очень часто мужчина — человек с живым умом и вдохновением, немного нелепый или даже глуповатый, но мыслящий оригинально и озарениями, а женщина — очень компетентная и образованная, но скучная, стиснутая рамками правил. В моём любимом стрип-комиксе SMBC хорошо обстебали то, как подобные сюжеты реализуются у посредственных сценаристов. У хорошего же сценариста получаются Малдер и Скалли.
Мне показалось, что было бы интересно и даже относительно свежо этот троп перевернуть, сделав мальчика честным, интеллигентным, совестливым и немного скучным блюстителем правил, а девочку — вдохновенным и нелепым нарушителем. Но дальше, как водится, герои зажили своей жизнью, и в итоге они уехали довольно далеко от этой стартовой идеи.
— А теперь внезапно о женщинах! Я вот неоднократно замечал, что у многих писателей-мужчин женщины выходят действительно плоскими, однобокими и картонными. Многие просто не умеют писать женщину. Получалось это у единиц: например, у того же Хемингуэя, как мне кажется. Расскажи, приоткрой эту тайну: как писать женского персонажа? Может, нас читают какие-нибудь начинающие авторы, которые даже не задумывались об этом. На что обратить внимание?
Я неоднократно замечала этот феномен в неожиданных местах — например, в отечественном авторском кино, которое я хочу взять в качестве примера как раз потому, что оно вовсе не чурается женских образов, а даже наоборот. Я навскидку легко могу назвать не один фильм, где протагонист — женщина (например, «Елена», «Зоология», «Класс коррекции»), а снимают их всё равно очень странно. В частности, чрезвычайно молчаливыми, «разговаривающими глазами». Склонными совершать какие-то загадочные поступки (я вот так и не поняла, о чём страдала супруга главного героя того же «Левиафана»).
По-моему, зачастую дело в том, что авторы очень стараются и уделяют экранное время, но сами жутко боятся своих героинь, пребывая в плену ощущения, что должны показать что-то совершенно непохожее на героев. Хотя это не так.
Написать хорошего женского персонажа будет проще, если допустить на секунду, что женщина — это человек, и писать персонажа-человека. Если перси очень пугают и кажутся совсем алиенарными сущностями, можно вспомнить, что сценарий фильма «Чужой», подарившего нам Рипли, писали, не уточняя изначально пол персонажей — и вон как хорошо получилось. То есть можно сперва написать героя-мальчика, а потом сменить ему пол.
Ещё будет проще, если ввести нескольких важных героинь: когда их более одной, пол перестаёт быть отличительной чертой, так что придётся придумывать разные характеры.
Мне кажется, если только ты не пишешь историческое полотно про очень конкретные нравы конкретных эпох, в огромном множестве случаев пол героев вообще не играет никакой роли. В комиксах-то уж точно. Я его чуть ли не монеткой выкидывала.
— Так что же такое Маревый мир?
Это нам и предстоит узнать!
Могу сказать вот что: во многих больших произведениях (например, в любимом мной сериале «Вавилон 5» и том же «Гарри Поттере» — изрядных образцах драматургии для меня) герои переживают трансцендентный опыт. И в каждом втором аниме тоже. Но почему-то авторы любят выдавать этот опыт глуповатым героям — и делать акцент на эмоциональной стороне.
Сюжет «Маревого мира» во многом вырос из моего желания подарить трансцендентный опыт умному, гуманитарно подкованному герою, который понимал бы, что с ним происходит. И посмотреть, превратится ли он, как Синдзи, в слюнявый мешок гормонов, или произойдёт нечто иное.
— Окей. Какое твоё любимое аниме?
Я каждый год пересматриваю «Евангелион». Но это даже не совсем любовь, это уже скорее зависимость. А более-менее объективно мне чертовски нравятся все работы Сатоши Кона.
— Планируешь издавать комикс на бумаге, или он так и останется в сети?
«Маревый мир» — штука цифровая, там музыка периодически играет и, возможно, кое-какие ещё перки веб-формата будут использоваться. Тем не менее, я буду рада издать его на бумаге, если вообще доживу до финала и если увижу, что на то есть спрос. Заиметь бумажную книгу ведь не самоцель — у неё должна быть аудитория. А рынок бумажных комиксов в России сейчас, насколько я знаю, скорее сжимается, чем растёт. Так что поглядим и не будем загадывать.
— Хватает ли вообще на всё это времени? Ты ведь ещё и над римейком «Мора» работаешь.
Время — это самый страшный аспект всего предприятия, потому что когда я представляю, сколько лет мне будет к концу публикации (при задуманной её скорости), я начинаю икать. Но в целом мне кажется, что я скорее реалистично всё просчитала — замерила трудозатраты и всё такое. Тем более что сценарий комикса уже написан, а рисовать подчас можно сугубо руками, не включая голову — то есть в том числе и усталой после работы, например.
— Говоришь, на это уйдёт так много времени? Каким же тогда по объёму получится комикс?
Это роман. Несколько томов, много глав.
— Кстати, опять же о «Море»: не было соблазна вставить в комикс какие-нибудь пасхалки и отсылки к тому миру?
В «Маревом мире» вообще будет минимум пасхалок и отсылок. С тяжкой поступью постмодернизма, разумеется, бессмысленно бороться, но на самом деле я чертовски это всё не люблю — аллегории, метатексты, переклички, диалоги с другими авторами и всё такое. От них, повторяю, не скрыться, но я прикладываю все усилия к тому, чтобы «Маревый мир» был вещью в себе — чтобы его можно было читать сам по себе, отдельно, не разделяя моего культурного бэкграунда. Для его понимания не требуется ничего, кроме него самого.
— Пролог комикса выглядит довольно, мм, милым. То есть, прочитав синопсис, я думал, что там сразу будут мрачные картины разрушения, косяки летающих рыб и всё такое, но в итоге всё оказалось более, скажем так, человечным. А потому вопрос: какова будет пропорция драмы/милоты? Насколько вообще серьёзным ты видишь комикс?
Драма тем драматичнее, а странность тем страннее, чем живее и больше похожи на нормальных людей герои. А нормальные люди, с которыми доводилось сталкиваться по жизни лично мне, ко многим жизненным ситуациям — даже жутким, абсурдным, сюрреалистичным — относятся с юмором.
Мне вообще не очень нравится мысль, что если сеттинг серьёзный и, как говорится, с идеями, то герои сразу должны становиться стукнутыми на голову и жанровыми. Ну там… крутым сыщиком, поэтом с водяными глазами, циничным выживальщиком и так далее.
Я писала «Маревый мир» так, будто все герои там — мои приятели. Поэтому интонация самого повествования вышла довольно лёгкой, там немало иронии и узнаваемых ситуаций, а герои много времени проводят в душевных беседах в баре. Это же только подчёркивает контраст с алиенарными сущностями, с которыми им придётся столкнуться.
На пальцах я это объясняю так: «Маревый мир» — это как если бы герои сериала «Светлячок» жили в мире аниме «Яйцо ангела», а со спины к ним подкрадывался Дэвид Линч. И всё это — без носов и локтей.
— К вопросу о милоте: а стиль рисовки ты тоже выбрала специально вот таким, мм, тоже довольно милым — чтобы подчеркнуть контраст с Невыразимо Чудовищным Злом?
Не совсем всё-таки злом (и даже совсем не злом), но да, мне кажется, что няшная-мультяшная рисовка хорошо сочетается с сюжетом, где в юмор вплетаются более серьёзные мотивы. Я сама вообще чертовски люблю трагикомедии и так называемый арт-мейнстрим — то есть произведения, у которых содержание подчас странное, но приёмы используются простые, понятные и, как бы это, доброжелательные к потребителю (в отличие от артхауса, который иногда невозможно понять до тех пор, пока не выучишь художественный язык конкретного автора).
Я сама стремлюсь именно в эту сферу. Читателя тем вероятнее затянет в недра всяких там измышлений, чем увлекательней будет поверхностный сюжет и забавнее отдельные сцены.
Ну и будем честны: по-другому я рисовать всё равно не умею.
— Ты упомянула Линча, и я понял, что летающие рыбы — далеко не самое странное и страшное, что будет в комиксе. Так?
Да. Хотя, как и в случае с Линчем, речь вовсе не обязательно о чём-то макабричном. Страх разный бывает.
— Окей, о страхе. А ставишь ли ты вообще целью (одной из целей) напугать читателя? Вообще, на какие читательские эмоции ты рассчитываешь?
Честно говоря, я не очень цепляюсь за эмоции, ведь они субъективны. Что русскому хорошо, то немцу — свиной хрящик. Что у одного вызовет страх, то у другого — смех (ведь и смех, и страх — это реакция на примерно одни и те же раздражители). Конечно, есть приёмы, вызывающие безотказные реакции (при виде мёртвого щеночка подавляющие большинство людей заплачет, а при внезапном выскакивании страшной рожи — вздрогнет), но ведь эти приёмы — как раз самые скучные и даже пошлые, верно? И я сама не особо их люблю в других произведениях, поэтому и стараюсь не использовать.
Это не значит, конечно, что «Маревый мир» полностью открыт для интерпретации — такого, по-моему, всё-таки почти не бывает, и не в этом моя цель. Я лишь имею в виду, что разные люди по-разному расставят акценты. Для кого-то это будет история про сюрреалистический ужас, для кого-то — про тёплую дружбу и смешные шутки, а для кого-то — про горькие потери. На мой взгляд, там есть это всё.
— А расскажи-ка про сам город. Какое там социальное устройство, как там живут люди и как на их обычной жизни сказывается вот это нашествие? В какой условной эпохе они обитают?
Это та эпоха, в которой, видимо, до самой смерти будет обитать моя голова, то есть очень размытая вторая половина двадцатого века: электричество уже есть, индивидуальный транспорт тоже (пусть и вымышленный), а мобильных телефонов и компьютеров пока не завезли.
Но нужно понимать, что у меня всё-таки не научно-фантастическая история. Если представить мир, состоящий из только одного города и странностей за его пределами, научный фантаст влёт бы придумал интересную теорию о том, как бы развивался такой город, какие сферы науки там росли бы активнее и так далее. Я же такой цели перед собой не ставлю. Магический реализм — это всё-таки штука притчевая, поэтическая, она не пытается фантазировать на тему технологий и того, как бы они развивались, а использует образы, чтобы метафорически на что-то намекнуть.
Как герои относятся к нашествиям рыб? Так же, как ты относишься к тому факту, что со всех сторон окружён тёмной материей. Если вдуматься, это же очень странно: бОльшая часть мира — это не пойми что! Но пьёшь ли ты горькую, переживая об этом каждый день? Вряд ли.
— Но магический реализм — это всё-таки вещь без жанровых канонов: там всё может быть чётко и детализировано, но вот с таким эдаким посылом. Как бы ты вообще сформулировала магический реализм, что это такое?
Примерно так и формулировала: как произведение с таким эдаким посылом, причём не моралистично выведенным в конце, а метафорически прошитом в сам мир произведения. Мир, в ядре которого лежат некие абсурдные, скорее поэтические по настрою допущения, к которым герои не пытаются непременно применить ratio.
Можно спросить: чем дышат летящие по воздуху рыбы? Этим самым воздухом без воды? Или ничем? А если так, то почему мы вообще называем их рыбами — ведь биологически они явно не тождественны рыбам реальным? Зачем им тогда жабры? Как устроен их обмен веществ?
Это рационалистический подход — которым я пользуюсь, например, в быту. И магический реализм как жанр кажется мне интересным тем, что там он необязателен, может применяться непоследовательно или нелогично. Опять же: надломить логику мира — лучший способ эксплицировать то, как работает логика внутри наших голов, верно? А у «Маревого мира» даже логотип прозрачно намекает на то, что устройство человеческой логики — волнующий меня вопрос.
— Как оно всё вообще будет выкладываться и дополняться? Ну, то бишь, есть ли у тебя нечто вроде плана публикаций, или как пойдёт?
Да, я надеюсь выкладывать по две страницы в неделю. Вроде в таком темпе люди не должны позабывать происходящее, а я не совсем умру.
— А будет ли Внезапная Трагедия?
Ну какой же она будет внезапной, если я тебе сейчас всё расскажу!
Беседовал Александр Пелевин