«Деревья Петербурга» — почему город похож на пустыню, при чём тут деньги и девяностые и как горожанам вернуть зелень на улицы?

Недавно комиссия по городскому хозяйству отклонила все предложения по возврату парков в статус зелёных насаждений, кроме парка Интернационалистов. Это означает, что горожанам предстоит и дальше бороться за возможность жить в зелёном городе. К счастью, в Петербурге есть проекты, которые всерьёз этим обеспокоены, например, «Деревья Петербурга» — движение активистов за возвращение утраченной зелени. Основательница проекта Мария Тиника дала большое интервью «Луне», в котором рассказала, почему в девяностые и нулевые город лишился зелени, почему комитет по благоустройству не очень-то и благоустраивает город и что нужно сделать, чтобы вернуть деревья на улицы.

Расскажи, пожалуйста, как всё началось?

Два года назад я увидела на выставке картину и не узнала набережную Мойки: там были деревья с обеих сторон, между переулком Гривцова и Красным мостом. Сейчас с одной стороны там недавно посаженные липы, а с другой — парковка. Я заинтересовалась и решила посмотреть, как обстоят дела с другими местами. Нашла много картин с деревьями, все они были нарисованы до сороковых.

Спустя время я сделала проект «Было-стало» — фотографии тех или иных мест, где были шикарные деревья, а теперь нет. Мы столько интересного накопали, например, на канале Грибоедова была аллея берлинских тополей, которые высадили в 1910 году. Дело в том, что с конца XIX до революции был маленький промежуток времени, когда власти озаботились озеленением города. Тогда появилась должность главного садовника, её занял известный Визе.

На тот момент основным посадочным материалом был берлинский тополь, его и высаживали у Гостиного двора, у Казанского собора, на Малой Конюшенной улице, которую называли Конюшенным бульваром.

После войны в центре была ещё одна волна озеленения, когда любимым деревом стала липа. В 1944 году главный архитектор и руководители города приняли решение возродить город, в первую очередь как живой. Поэтому в 1946 году заложили два парка Победы, где высадили 170 тыс. деревьев. Помимо парков, начали озеленять улицы 25–30-летними липами, которые привозили из лесов. Сначала их на год привозили в питомник, а потом высаживали в центре.

«Было-стало» удивил многих, потому что люди не знают, где были деревья, не представляют, как город изменился за последние 20–30 лет. Он выстрелил, и я подумала, что мне пришло действовать.

Я начала смотреть, кто в городе занимается деревьями, и выяснила, что у нас сильные активисты, потому что в основном конфликтные точки — сады, парки, скверы. Но все говорят о деревьях, объектах и ЗНОП, а именно деревьями никто не занимается. Больше узнавая, я поняла, что деревья на улице — беспризорники, они не имеют отношения к ЗНОП [note]зелёные насаждения общего пользования[/note]. Их инвентаризация имеет отношение к так называемому паспорту дорог, ими занимается Комитет по благоустройству.

У тебя есть команда? Расскажи, есть ли у вас стратегия, этапы, которые вы будете проходить? Что сейчас происходит?

С командой очень сложно, и, я так понимаю, это проблема не только моя. Очень сложно заставить людей что-то делать, потому что не у всех есть столько ресурсов, сколько у меня. Я могу позволить себе три дня считать деревья, а у людей свои дела, семья.

Про программу. В первую очередь нужно изменить ситуацию по отношению к дереву, поэтому я сейчас пытаюсь ввести понятие «дерево» и защиты дерева в закон о зелёных насаждениях. Это нужно, чтобы продумать систему защиты деревьев, потому что сейчас её нет. У нас защищена территория, а то, что там дерево гибнет — издержки производства.

Но если дерево вырубают, если на него дают порубочный билет, то должны делать посадки взамен?

Вы как потребитель мыслите. Должны давать, но дело не в этом. Важно сохранить то, что есть. Они высаживают один к одному, а, например, венское законодательство составлено так, чтобы человеку было невыгодно рубить дерево: взамен одного он должен высадить шесть. Законодательство должно быть нацелено на то, чтобы сохранить то, что есть.

Второй пункт — общественная карта деревьев Петербурга, на которую любой сможет нанести дерево: одно или десять, насколько его хватит. Такие карты есть практически во всех крупных городах мира. Это то, с чего все начинают. А именно присваивают кадастровый номер каждому дереву свыше сорока сантиметров в обхвате.

Третье. Всё, что связано с деревьями, находится в монопольной власти либо Комитета по благоустройству, либо муниципальных образований. Не существует никакого законодательства по высадке и уходу за деревьями ни с жителями, ни с компаниями, ни с бизнесом. Бизнес может дать денег, но это всё, что он может сделать.

Четвертое. Система управления этими деревьями. Самый сложный кусок, несмотря на то, что у нас была очень успешная система, которую мы взяли из Германии 1910–1920 годов, но потом случились девяностые.

Нам нужно менять систему финансирования Комитета по благоустройству и муниципальных округов. Они получают деньги от города за операцию, например, за удаление или посадку деревьев, стрижку газона, высадку цветов. Конкретные позиции с определённой суммой: спиливаем 100 деревьев, высаживаем 100 деревьев — получаем 200 рублей. Всем всё понятно, но совершенно нет стимула оставлять деревья. Его выгодно подстричь пару раз, снести, а потом посадить. А за то, что оно растёт, комитет не получает денег. Поэтому смысл в том, чтобы изменить финансирование с операционного на жизненный цикл дерева, чтобы было выгодно его содержать в чистоте. У тебя есть 100 деревьев, у тебя есть 100 рублей, то есть деньги за наличие здорового хорошего дерева, а не за операцию.

Вторая вещь, которая всё тормозит, — функции исполнения, планирования, отчётности, находятся в самом комитете. Их никто не контролирует, только они сами, поэтому они не заинтересованы в том, чтобы решать проблемы. Хочется изменить систему контроля, перевести его на Природоохранный комитет.

И последний пункт. У нас не существует ни стратегии, ни планирования новых объектов. В бюджете по благоустройству новое занимает 0,01%. Последний парк, который сделали у нас в городе, — Парк 300-летия. Сейчас они делают какие-то парки, но на основе лесов — вырубают несколько деревьев, прокладывают дорожки и называют парком. Я хочу сделать новый комитет, который бы занимался планированием и высадкой. До 1991 года у нас был такой комитет — «Зелёное строительство», который занимался планированием и высадкой новых деревьев.

Я правильно понял, что вместо экранирующих посадок они высаживают эти несчастные петунии только из-за дурацкой системы финансирования?

Для любого комитета важно освоить деньги. В бюджете Комитета по благоустройству 60% — уборка улиц. Если мы сделаем деревья, уберём петунии, высадим защитный кустарник, то мусора будет меньше.

Во всём мире практически никто не использует в открытом грунте однолетники, потому что зимой это превращается в источник пыли. У нас просто сплошь и рядом открытый грунт. Ещё и листву всю убирают, но это вопрос до сих пор дискуссионный.

А многолетние и однолетние растения — это уже однозначная вещь, но многолетник ты посадил на восемь лет и уже не думаешь об этом. А у нас однолетники — одна из самых больших статей, дело в том, что их высаживают до шести раз за год.

То есть мало того, что они высаживают однолетники, так они их еще и меняют.

Да. Шесть раз.

Ради освоения бюджета?

Да.

Потрясающе.

Я не говорю, что они плохие. Им просто нужно максимально освоить бюджет. Если им нужно освоить 1,5 млн рублей на спиливании деревьев, они будут искать деревья, которые нужно спилить. Корень зла — деньги. Изменим эту систему, изменим ситуацию с улицей.

А почему обычный горожанин должен думать о деревьях?

Когда я начала проект, я пошла по стандартному пути: они защищают от пыли, делают город более эстетичным. А потом поняла, что эти доводы не действуют, все к ним привыкли.

Поэтому я стала изучать научные исследования про деревья и узнала, что существует, например, направление на стыке медицины и ландшафтной архитектуры — терапевтическая ландшафтная архитектура. Оказывается, в 1920-х годах провели исследование, которое показало, что если человек видит дерево, то он быстрее выздоравливает. Поэтому у нас вокруг больниц, школ, детских садов всегда деревья.

Деревья снимают стресс. Часто у людей, когда они устают, появляется желание выехать на природу, отдохнуть и снять стресс. Конечно, они там не совсем этим занимаются.

В нулевых нашли прямую зависимость между озеленением и уровнем преступности — чем больше зелени, тем меньше преступность. В Лондоне и Портленде выбрали самые криминальные районы и начали высаживать там деревья. За пять лет уровень преступности упал на 12%.

Это не может быть связано с тем, что озеленение повысило стоимость жилья и сменился класс?

За пять лет — нет. Хотя корреляция с уровнем жизни есть.

Есть такая Ирина Савватеева — владелица питомника. Она недавно выступала на ландшафтном форуме «Зелёная стрела», где делала выкладки исследований англичан о том, что дерево начинает давать отдачу только через 50 лет, а доход через 200. Поэтому с точки зрения инвестиционной экономики мы всегда в убытке.

Я постоянно думаю, почему в нашем обществе сложился миф, что деревья — это угроза, хотя всё наоборот. А вот штукатурка, которая у нас по всему городу сыпется, — не угроза.

Может, она меньше людей убила?

А есть статистика? Я специально искала и не нашла. Мы не знаем, сколько было случаев падения деревьев и травмирования людей. Сколько людей получили травмы или урон из-за рекламных щитов, например?

Я помню, что в 2004–2009 года на севере города было много городских садоводств. Почему это уходит? Уходит поколение?

Во-первых, уходит поколение. Во-вторых, их просто застраивают. Один из таких известных центральных садоводческих хозяйств — это сейчас ТК «Европолис», угол Пискаревки и Блюхера.

Я имею в виду во дворах. Грядки и цветники.  

Ну, грядки редко разбивали. Цветники в основном, они и сейчас остались. Но раньше это было целое движение — городское огородничество, сейчас оно сильно развито за рубежом. Например, в Берлине власти отдали целый запущенный аэродром под огороды, потому что люди этого захотели. Долго с ними боролись, а потом перестали, и сейчас это огромное публичное пространство. Когда я предложила городу сделать это у нас, Комитет по благоустройству был категорически против, они сказали: «Вы собираетесь в городе что-то высаживать для того, чтобы есть? У нас же ужасная экология».

А чуть позже я поняла, почему у нас это не так развивается, как за рубежом. Мы первые в мире по количеству загородной собственности. И в сознании людей уже несколько поколений существует мысль, что огород — это дача. А за рубежом такого понятия почти нет. Общественные огороды для них — возможность соприкоснуться с природой, с растениями. Поэтому они есть во многих городах Европы, например, в Вене это бесплатно, там есть специально оборудованные места в каждом дворе. В шведских городах — платно, там ты арендуешь место у администрации.

А почему у нас люди не любят активистов?

Я сижу в нескольких активистских чатах и там слишком много эмоций, суеты и мало стратегического и системного подхода. Каждый пытается решить свою локальную задачу, иногда даже за счёт остальных, получается базар. Часто активистов считают городскими сумасшедшими — это ужасно грустно, потому что среди них много людей с колоссальными знаниями в разных областях.

Ещё у людей продолжается отношение: «Тебе, что, больше всех надо?». Что-то, что ты не смог сделать, потому что работа, дети, дом, а тут появился какой-то идиот и сделал это. Агрессивность из-за того, что ты этого не сделал. Это нужно отпустить и двигаться дальше. Тем более, что сейчас хорошее время: сменился губернатор, все хотят всем понравиться. Можно продвигать какие-то глобальные идеи. Но это до сентября. После выборов будет хуже.

Поэтому параллельно работе с властями я пытаюсь убедить девелоперов высаживать деревья на своих территориях, потому что сейчас у них нет такой обязанности. У них есть обязанность предоставить 20% озеленения, но они могут выкрасить землю в зелёный цвет, и это всех устроит. В центре можно применять вертикальное озеленение: высаживать виноград. У нас он выживает и может жить до ста лет.

Я слышал, что это вредно для стен. Это неправда?

Абсолютно невредно, более того, это защищает стены. То есть надо сначала подготовить стенку, и всё. Это неопасно, это невредно, но надо понимать, что это живое. То есть там, скорее всего, появятся живые организмы. Но я не считаю, что это плохо.

Последнее, чем я занимаюсь, но почему-то это никому не нравится, это исторические старые деревья: нам необходимо признать некоторые деревья памятниками. Липе 300 лет — это что, не памятник?

За рубежом и в некоторых наших городах есть программа защиты деревьев свыше ста лет. Но у нас — нет. Я пытаюсь пробиться в КГИОП, пишу письма, прошу таблички на деревья-памятники выставить. Но КГИОП ничего не хочет делать.

Почему?

Не знаю. В 2008 году, когда ещё была Дементьева[note]бывшая глава КГИОП с 2003 по 2011[/note], началась такая программа совместно с фондом Лихачёва[note]Международный благотворительный фонд имени Д. С. Лихачева, занимается развитием российской культуры, образования, гуманитарной науки, распространяет в обществе демократические и гуманистические ценностей[/note] и КГИОПом. А теперь её нет, и когда я спрашиваю КГИОП по неё, они говорят, что её никогда не было. Не было, нет и не будет. И это очень грустно слышать от товарища Михайлова[note]Заместитель председателя КГИОП Алексей Михайлов[/note].

Мне кажется, что было бы круто сделать деревья памятниками. Лихачёв говорил: «У меня есть мои друзья-деревья, к которым я прихожу, с которыми я разговариваю». У меня то же самое, у меня есть такие деревья. Но у меня не будет таким деревом вот этот хвостик (показывает на молодое дерево за окном — прим. ред). А доживу ли я до того, когда он перестанет быть хвостиком? У меня шансов нет, его, скорее всего, уберут через два года. Нужно осваивать бюджет. Слушай, это так ужасно, когда понимаешь, что всё можно изменить. И видишь, как это можно изменить. Но ничего не можешь с этим поделать.

Главное, что начало положено. Мне бы хотелось, чтобы люди вышли на улицы и начали менять город. Ты же понимаешь, какая моя главная цель? Чтобы люди вышли на улицу.